перешел он к восторженному восхвалению берлинской 
культуры, вполне разрешающей проблему ковра-
самолета: падай в пьяное бессознание, где хочешь, - 
ковер-самолет тебя тотчас подхватит; и - 
претаинственно пронесет через крышу, чрез стены, 
тебя опустивши в твою же постель; утром встанешь: в 
порядке - все, все; даже выставлены ботинки.
  - "Да, да: хорошо в этом славном Берлине", - 
окончил свое славословие он.

О "НЕГРЕ" В ЕВРОПЕ.

О "НЕГРЕ" В ЕВРОПЕ.

  Попадая в Берлин, вы охвачены видом Берлина: 
печатью безвкусия; стиль домов, уклад жизни - все 
тут буржуазно; безвкусием выступает унылая Sieges 
Alice. И безвкусием оглушает нелепая Лейпцигер-
штрассе.
  Но где же иная культура? Ведь кроме обличия 
города, есть в нем душа: душа мощной культуры 
Германии. И справедливо читатель меня мог спросить 
бы: что создано в области этой культуры за годы 
войны, революции? Словом, слышу уже: почему автор 
нам говорит не о Шпенглере, не о новых поэтах, не 
об огромнейших достижениях немецкой науки.
  Но, во-первых: цель этого очерка нарисовать 
только внешний эскиз жизни города, без углубления в 
анализ произведений искусства, науки; и, во-вторых: 
все, что создано в области чисто-немецкой культуры 
за годы 1918 - 1923, не обрисовывает особенно 
разительных новых контуров; очень много новых 
явлений; но, так сказать, в старой плоскости; по 
теологии вышло огромное количество книг; может 
быть, среди них есть и замечательные сочинения, но 
продолжающие старые традиции; печатаются и книги по 
философии; Риккерт выпустил первый том своей 
"Системы

41

философии; но этот том - продолжение его прежних 
работ; появился философ Макс Шеллер; но это новое 
имя не принесло с собой нового содержания; духом 
католицизма пропитаны его мысли.
  Появилось множество новых поэтов; они пишут 
бледные стихи вольным размером, напоминающим прозу. 
И - только. Достижения германской науки огромны; но 
наука вненациональна; она, сказал бы я языком 
Шпенглера, относима не к сфере культуры, а к сфере 
цивилизации. В сфере же культуры, как таковой, 
автоматически выявляет себя производство культурных 
продуктов; но потрясения сознания в них нет. Должен 
сказать: наши искания в сфере искусства гораздо 
интереснее и содержательнее таких же исканий в 
Германии; послереволюционный быт Германии не 
отразился еще в произведениях последнего времени, 
потому что в Германии нет послереволюционного быта, 
а есть быт послевоенный; революции в Германии не 
было: был маскарад под Флагом революции; и нам, 
пережившим огромные потрясения недавних лет, просто 
пресны подчас произведения, рисующие текущий момент 
жизни Германии.
  Вы заметьте, что часто говорят: "Такие поэты, как 
Шиллер, Гёте, Гейне, Новалис, Рильке, Георге; и - 
так далее". Или говорят: "Такие композиторы, как 
Бетховен, Шуман, Шуберт, Вагнер; - и так далее". 
Или: "Мыслители, как Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, 
Шопенгауэр, Ницше; и - так далее". При этом под "и 
так далее" разумеются среди композиторов, между 
прочим, и Малер, и Брукнер; среди мыслителей - 
такие, как Фихте младший; "и так далее" в таких 
случаях означает: тех же щей, да пожиже влей. Вся 
культура современной Германии традиционна и 
буржуазна; но даже по отношению к недавней 
сравнительно эре эта культура находится под знаком 
"и так далее". В основном

42

она веет чем-то слишком знакомым; в конце концов 
это тот же экспрессионизм.
  В дадаизме и экспрессионизме отчетливо изживает 
себя современная умирающая культура буржуазной 
Германии, в которой экзотика и восток с 
непосредственной силою выпирают наружу; и 
Фробениус, исследователь негритянской культуры, мог 
бы успешно продолжать свои изыскания, не 
отправляясь в Африку, а исследуя быт теперешних 
кафэ и... ателье Берлина (вероятно, и Парижа, и 
Вены, и Лондона), потому что некий символический 
негр вылезает на поверхность жизни буржуазной 
Европы в дадаизме столько же, сколько в Фашизме; и 
в Фашизме не более, чем в Фокстроте, чем в звуках 
"джазбанда".
  И тут-то, пожалуй, в уличной жизни Берлина 
встречают нас явления безусловно новые, о насколько 
более новые, чем все появившиеся за последнее время 
книги, когда серый, серо-бурый Берлин вечером 
разрывает в клочки свое одеяние; и в электрическом 
блеске пестрейших кафэ, в негритянском ритме 
фокстротов проступает восток и юг: тут увидите вы и 
Нигерию, и Маниллу, и Яву, и Цейлон, и древний 
Китай.
  Хочется воскликнуть: Европа? Какая же это Европа? 
Это - негр в Европе, а не Европа.
  И тут мы переходим к весьма интересному и мало 
еще вскрытому вопросу: к обнаружению черного 
интернационала на-ряду с красным. Черный 
интернационал пополняется продуктом разложения и 
вырождения буржуазной культуры, ведущей к своего 
рода дикарству; новоявленные племена дикарей 
образуются во всех крупных городских центрах 
Европы: здесь преждевременные отбросы буржуазной 
культуры (отбросы до обвала ее) описывают 
интереснейшую эволюцию: от утонченнейших 
переживаний современности, обусловленных вершинными 
точками капиталистической

44

культуры, к проявлению в них воистину 
доисторических черт; и утонченных сквозь 
утонченность начинают проглядывать черты атавизма; 
эволюция - редукция к атавизму; она позволяет в 
текущем процессе разглядывать и изучать процессы 
образования всяческого дикарства.
  Весьма характерно: наукой давно уже оставлена 
господствующая тенденция - видеть в нынешних 
дикарях представителей примитивной культуры; 
воистину: праотцы человеческих поколений давно 
отодвинуты в мраки тысячелетий; археологические и 
этнографические открытия современности опрокидывают 
тенденцию связывать линию человеческой эволюции с 
ныне живущими племенами и расами; можно смело 
сказать: основной ствол развития человечества не 
явлен в истории; но последнее звено его существует 
как раз в прогенерирующих вершинах культуры; а все 
почти представители нынешней примитивной культуры - 
дегенераты когда-то бывшей; так: темные обитатели 
островов Пасхи, быть может, потомки угасшей и в 
свое время великолепной культуры, представленной 
остатками монументальнейших памятников, весьма 
изощренных и апеллирующих к существованию культуры; 
так: поколеблен взгляд, что египетский архитрав меж 
колоннами (плоский) является примитивом после 
открытия дугообразного свода открытых остатков 
какого-то коридора, учеными отнесенного к весьма 
давнему времени; так утонченная Форма бритв, 
которою брились карфагенские щеголи, оказывается 
ныне Формою боевых ножей танганайских негров; не 
говорю уже об египетском орнаменте тканей, который 
ныне встречается всюду на тканях негров центральной 
Африки.
  Когда Французы в конце прошлого века завоевали 
негрский город Диэннею в Нигерии, они были пора-

45

жены открывшимся им стилем диэннейских построек: 
это был стиль зданий древнего Египта, сохранивший- 
ся только здесь. Сколько раз учили нас в детстве 
тому, что Гомеровский эпос является примитивом, а 
после раскопок в Трое и на острове Крите мы знаем 
уже: примитив этот одновременно является редукцией 
к примитиву огромной, утонченной, до него 
существовавшей культуры.
  И острова Пасхи, и Африка видели в прошлом 
большие культуры; распад тех культур и породил 
дикарей; и предоставь мы Европу ее настоящей 
пассивности, она может стать местом, внутри 
которого сформируются новые острова Пасхи.
  Острова Пасхи и "негр" европейский суть выродки 
из переутопченной капиталистической Европы: 
выродки - куда? В ритм фокстрота, в мир морфия, 
кокаина, во все беспардонности организованного 
хулиганства, которому имя сегодня - "фашизм", 
завтра, может быть, имя - Канкан. Канкан - 
негрский город, разрушенный некогда авангардом 
европейских хищников, - воскресает... в Париже 
"канканом", дичайшим и отвратительным танцем, 
который расплясывается там именно, где чувствуется 
разложение пресыщенной, праздной, беспутной жизни; 
этою, некогда повальною модою на "канкан", в 
известных кругах охвачены были те именно, в ком 
естественно откликалось на "канкан" их дикарское 
чрево.
О, страстных песен сих не пой, -
Под ними хаос шевелится.
  Так: "темный хаос", которого Тютчев боится, есть 
атавизм, чрево, прошлое: оно - дикарь в нас; и оно 
же - тот "варварский Дионис", которого Ницше 
противополагает им чаемой в будущем дионисической, 
музыкальной культуры "сверхчеловеков", которыми, 
по словам Троцкого, должны мы стать в будущем:

46

путем подчинения нашего бессознания нашему 
сознанию; если прошлое есть бессознание (теза), а 
настоящее наше - сознание (антитеза), то будущее 
наше - (синтез) - в соединении бессознания с 
сознанием; в случае соединения этого в сфере 
сознания (подчинение бессознания сознанию) мы 
получаем тип новой динамической, творчески-трудовой 
культуры, пропитанной тем духом ритма, к которому 
призывал Ницше, подчеркивая, что воспеваемый им 
Дионис не имеет ничего общего с Дионисом варваров, 
соединяющим в отвратительных Формах сладострастие с 
кровавой жестокостью; в случае же падения сознания 
во власть бессознания (в случае неудачного 
синтеза), получаем мы человека, проваливающегося в 
собственное чрево, распевающее в нем голосами 
темных стихий и украшенное утонченнейшими 
ожерельями изо всех достижении индивидуальной 
(буржуазной) культуры; синтез настоящего этой 
культуры с ее прошлым - новоявленный дикарь, 
произошедший от декадента.
  Не то ли же мы наблюдаем в малом масштабе, 
прослеживая историю первых четырех поколений наших 
капиталистов недавнего времени: деды недавно 
господствовавших среди нас Рябушинских и Щукиных - 
крепкие выходцы из деревни; отцы - просвещенные 
миллионеры, коллекционеры, покровители новых 
исканий в искусстве, порой чувствующие странное 
тяготение к нео-примитивам Гогенов, Матиссов, 
Пикассо; внуки их - исключительные поклонники этих 
последних, экспрессионисты и дадаисты из 
переутонченности, открывающие эту утонченность в 
старом негрском искусстве и проповедующие под 
формою возвращения к природе утонченное скотство; 
этот слой пополняет собою все те нездоровые обители 
извращения (саианизма, садизма), в которых как раз 
воскресает каннибализм обитателей Океании и 
всяческих

47

островов Пасхи; и смело можно сказать, что в 
четвертом их поколении мы увидим вполне идиотов, 
кретинов, среди которых и образуется современный, 
себя сознающий "дикарь", проповедующий гибель 
Европы не словом, а действием.
  Свою параболу от настоящего в прошлое "дикарь", 
выращиваемый под маскою культуртрегера, объясняет 
себе любовью к фольклору и к "стилю"; так 
называемое явление "стилизации" - не искусственное 
явление, а  н у т р я н о е; тяготение к такому-то 
стилю есть начало власти "путра" человека над ним; 
каков стиль человека, таково же нутро его. Этот 
факт вполне нами сознан.
  Какой стиль господствовал в последних 
десятилетиях среди утонченников буржуазной Европы? 
Стиль разложения реальности этой Европы; 
действительность ее на полотнах, в стихах, на 
орнаменте стала плавиться и разлагаться; все 
твердые формы рассыпались; сперва они приобрели 
текучее состояние (импрессионизм, нео-
импрессионизм), потом стали диссоциироваться 
(футуризм, дадаизм); сквозь диссоциируемую 
действительность новой "заумной", "дадаистической" 
Европы отчетливо проступила ужаснейшая гримаса 
негритянского "фетиша", объявленного утонченнейшею 
формой искусства; и объяснилося давнее устремление 
культуртрегеров европейских к темному "востоку", к 
"югу", к "варварскому") Дионису Ницше: и Франция, 
эта страна декадентов, открыла кампанию; сначала в 
ней слышались сентиментальные зовы Руссо, 
возвращающие к природе; потом та "природа" себя 
обнаружила по "восточному" (уже позднее): в 
произведениях Гобино, Жерара-де-Нерваля, в 
буддийской проповеди Нирваны у Шопенгауэра, в 
Вагнере, вобравшем в себя Шопенгауэра, в 
дионисической теории Ницше, рожденной из Вагнера; 
эта проповедь идеоло-

48

гии бессознания, "ничто" сопровождалось развитием 
востока в Европе: восток отпечатлевался восточными 
модами и экзотикой; с конца прошлого века до 
нынешних дней рост экзотики этой огромен. Точно все 
тронулось во внутреннем мире современного буржуа, 
точно он охвачен порывом, несущим его; тот порыв - 
есть падение врутренних устоев буржуазной культуры; 
он - ощущение обвала всего буржуазного мира в себе. 
Этот обвал - в свою очередь, следствие развития 
революционных газов и лавы под недавно крепкими 
почвами капитализма; землетрясение почвы было 
услышано Ницше; образно провозгласил он гибель 
старой Европы (ее - жизни, ее мысли, ее культуры) 
шествием Диониса на Европу; под Дионисом разумел он 
наступление динамической эпохи; нам ныне известно, 
что эта эпоха есть победа над формами (продуктами) 
трудовых и творческих ценностей; все будущие 
Шпенглеры implicite сидят уже в Ницше; но Ницше 
предостерегал и от варварского Диониса: от падения 
вершин старой жизни и от гибели под обломками ниже 
лежащих (мелкобуржуазных пластов), которых судьба в 
будущем - оказаться между молотом падения старых 
ценностей и наковальней из-под почвы выпирающей 
социальной революции; ныне мы видим картину 
наступившего хаоса: поднятия революционной энергии 
снизу вверх; и расширение буржуазной дегенерации 
сверху вниз; в точке пересечения двух встречных 
волн, ныне в среднем пласте, так называемых, 
бытовых устоев, мы наблюдаем ужаснейший хаос борьбы 
и смещения всех критериев, являющих одновременно: 
появление "человека-негра" в среднем обывателе 
Берлина, Парижа, Нью-Йорка и появление перед ним же 
грядущего мстителя в виде пролетария с молотом, 
поднятым над его мещанским покоем.

49

  "Негр" в Европе породил ужаснейшее событие, 
никогда не бывшее в мировой истории: Европа 
несколько лет сотрясалась не ритмами бетховенских, 
симфоний, а ритмами пушечных перекатов, гуденьями 
автомобильных гудков, скрежетанием крыльев 
пропеллеров; эта адская музыка воспитала и 
революцию, и... "н е г р а" - одновременно - в 
сознании европейского человечества; "маски" покоя, 
комфорта и мира теперь были сброшены; одновременно 
явились во всей своей четкости перед лицом 
обывателя: и "н е г р", и "революционер"; оба несли 
справа и слева удар в середине стоящему обывателю; 
под молотом титанов подземных (пролетариата) 
сотрясался пол обывательской "хаты с краю", а 
потолок этой хаты проломан был падением вершин над 
ним занесенной жизни; в проломленный потолок упал 
на него тот, кто стал ныне образом с ним живущего 
"негра": "негра" в Европе. Не случайно, что в годы 
этой войны впервые "негры" явились в Европу в виде 
организованных полков нигерийской пехоты; этих 
негров видала Германия; и Одесса видала их; этих 
негров доныне еще созерцает Рурская область. Те 
негры суть символы "негризации" нашей культуры; 
сколькие после войны явились в былую жизнь 
внутренними "неграми"; симфония пропеллеров и звуки 
разрывов "чемоданов", перекликающаяся с 
начинающейся симфонией гудков, - все это вызвало 
новые ритмы в Европе; и эти ритмы себя осознали 
"фокстротами", "Джимми" и "явами", сопровождаемыми 
дикими ударами негрского барабана "джазбанда"; 
Европа оказалась охваченной "восточными" танцами, 
"восточными" ритмами, "восточными" настроениями, 
где древний огнепоклонник себя изжигает в 
"фокстрото-поклоннике", где "варварский Дионис", 
или появление колоний Европы всего цветного мира -

50

в Европе, себя изживает в повальном отравлении 
городского "негра" кокаинами, морфиями, к которым 
пленительно так призывает утонченный вырожденец 
Феррер.
  Эта мода к востоку, пребывавшая в скрытом 
состоянии до войны, теперь появилась на улице 
жизни: Берлина, Парижа. Восток современного, 
буржуазного запада и "негр" Фашизма - вот 
подлинное новое явление берлинской культуры: 
"черный интернационал" распространил свои яды и на 
Германию.
Но центр его - Франция.
  Франция, недавняя законодательница европейских 
мод, "прогрессивная" Франция оказалась и ныне 
"прогрессивной": она стоит во главе "черной" моды 
для европейских упадочников; эта Франция видится 
мне горном, переплавляющим гибнущие слои Европы в 
какой-то нового цвета состав; можно смело сказать, 
- в черный состав; распространению власти 
европейских грабителей на весь мир соответствует 
вторжение цветного мира колоний в Европу; 
европейскому человечеству суждено или признать 
права на гражданство и экономическое равенство всех 
народов "востока" и "юга", или насильственно 
свариться в "востоке" и "юге". И всего более вы это 
чувствуете на Франции.
  Еще 12 лет тому назад в бытность мою в Тунисии, 
мне это стало вполне ясно; наблюдая "прекрасную 
Француженку" в Африке, я впервые преисполнился 
глубокого негодования по адресу ее "прекрасных 
глаз"; я перестал верить в ее прекрасную тонкую 
талию после того, как она проглотила в одной только 
Африке, не считая Мадагаскара, пространство, равное 
21-ой европейской Франции; и тогда еще думал я: эту 
прекрасную талию скоро, наверное, Африка разорвет; 
тогда же я стал внимательно вглядываться в меня 
окружавшую "Франко-африканскую" жизнь,

51

вчитываться в быт и в историю культуры ею 
проглоченных народностей; отрывок из моего 
африканского дневника, напечатанный заграницею, 
через 11 лет после своего появления на свет, 
показался немцам настолько современным, что они 
перепечатали его с комментарием, весьма для меня 
лестным (будто бы в этом отрывке - предвидение 
современности); вчитываясь в этот отрывок, я вижу, 
что он характеризует современную "черную" Европу 
(Европу Фашизма, Фокстрота и черного 
интернационала). Поэтому я позволяю себе привести 
из него здесь несколько выдержек.
Вот что я писал в 1912 году (4).
  "Вы не знаете Франции: европейская Франция - 
малый отросток гигантского тела, лежащего в Африке 
и отломанный от африканской земли кручами 
Гибралтара... Знаю наверное я: никогда не пришло 
вам на ум точно вымерить Францию; вымерил я: 
отношенье ее европейских частей к африканским за 
вычетом Мадагаскара... равняется дроби: 1/22... Все 
отродия цветокожих метежутся громкою жизнью, 
сочатся, клокочут в артериях организма страны, 
привлекая кровь нации из головы европейской и 
знаемой Франции, - в ее черное африканское сердце: 
за Францию, - ту, которую знаем, - мне страшно...; 
надо ей беспрепятственно переварить то огромное 
тело, которое проглотила она, т.-е. 22 Франции, 
чтобы стать после кровного усвоения Африки 1/22-ою 
себя самое; я боюсь - будет час; кровь с огромною 
силой прильет к голове организма Французской Европы 
- кровь черная: миллионами негров, мулатов вдруг 
хлынет в Париж,... жилы страны разорвутся под 
мощным

(4)Все приводимые выдержки из II тома "Путевых заметок", 
доселе не могущих появиться в свет, из главы "Двадцать 
две Франции".

52

напором; и европейскую Францию постигнет удар: 
почернеет ее голова"...
  Мои слова "вы не знаете Францию" относимы, 
конечно же, к Франции буржуазной, в то время 
стыдливо закрытой вуалью либерализма и 
сантиментальных вздыханий о "порабощенном Эльзасе"; 
теперь - Франция узнана: Франция Рура, военных 
аэропланов, могущих в какой-нибудь час превратить в 
развалины целый Берлин; Франция, положившая под 
ноги Парижа миллионы русских солдат и вмешивавшаяся 
своими жандармами во внутреннюю жизнь Советской 
России, - узнана; узнана Франция, устраивавшая 
блокады Советской России, - посылавшая в Одессу 
своих африканцев; Франция - насильница Рура - 
разоблачила себя; "время отлива соков страны", или 
интеллигентных верхов, вглубь Африки есть время 
экзотики ее упадочной культуры, рождающей новые 
моды канкана в Париже; а ответный прилив ее черной, 
африканской крови к голове - война 1914 года и 
появление сенегальских и нигерийских полков на 
Фронте Европы, это - начало конца "белой" Франции, 
Франции буржуазной; апоплексический удар головы 
Француженки, вернее, начало его - появление 
кровавого каннибала, Пуанкаре, в роли центральной 
клеточки ее головного мозга.
И далее:
  "Завоевание Францией Африки как-то мы все 
проглядели; об оккупации мароккских провинций мы 
только что прочитали в газетах(5); Марокко же - 
малый кусочек земли по сравнению с тропической 
Францией; собственно говоря: центр ее не в голове, 
а - в ногах; голова - истончается (прекращение 
рождений): худеет, худеет, худеет она; все-то 
пухнут

(5)Отрывок писался в 1912 году.

53

и пухнут черные ее африканские ноги; такая распух-
лость - болезнь: элефантиазис (так кажется). Бедная 
Франция! Вот - Марокко, Алжир, Тунис; вот Нигерия, 
Сенегал и Гвинея; вот грудь; а вот - ноги; меж ними - 
широкий живот: то - Сахара; знаете расстояние от руки 
до ноги современной "Француженки" от Алжира до, 
скажем, Луанго; я вымерил: расстояние от Алжира до 
этого пункта равно от Москвы и до Лондона; расстояние 
крайних точек ее поперечника (в талии) - от Сен-Луи 
до египетского Судана, опять-таки приблизительно, 
есть расстояние от Москвы до Лондона; у миниатюрной 
"Француженки", надо признаться, - не очень-то тонкая 
талия; Франция быстро толстеет; она - негритянка; не 
галльский петух ее символ; и - не кадриль ее танец; 
скорей ее символ - жираф; ее танец - канкан; и не 
надо быть тонким провидцем, чтоб внятно понять: уже 
даже в XX столетии в тонкие звуки "рояльной" культуры 
Европы войдет глухо-дикий рыдающий звук барабана, 
"там-тама", "ля-ля" превратится в звук "бум". И 
забумкают звуком "бум-бума" пространства Европы.
  Эти слова оправдалися через два уже года: сперва 
"забумкали" звуки орудий; потом "забумкал" джазбанд 
с каждой улицы и из каждой коФейни.
И - далее:
  "Африканскую Францию ныне слагают - трехцветие 
береберийских культур: то - Марокко, Алжир, Тунис; 
Европейская Франция - треть их тел; далее следуют - 
грозный Туат и Сахара (равны - восьми "Франциям"), 
ниже - снова три Франции: Сенегал и Гвинея... 
Дагомея, слоновое побережье, опять-таки, превышают 
размерами "Францию",Нигерия составляет две Франции; 
около четырех их составят Убанг, Габон, Среднее 
Конго и земли... по направлению к озеру Чад до... -

54

О НЕГРЕ В БЕРЛИНЕ И ЕЩЕ КОЙ О ЧЕМ.
  Фокстротопоклонники интересовали в Берлине меня; 
я разглядывал их, шествующих по Motzstrasse и по 
Tauentzinstrasse; то - бледные, худые юноши с 
гладко прилизанными проборами, в светлых смокингах 
и с особенным выражением сумасшедших, перед собой 
выпученных глаз; что-то строгое, болезненно строгое 
в их походке; точно они не идут, а несут перед 
собою реликвию какого-то священного культа; 
обращает внимание их танцующая походка с незаметным 
отскакиванием через два шага вбок; мне впоследствии 
лишь открылося: они - "Фокстротируют", т.-е. 
мысленно исполняют Фокстрот; так советуют им 
поступать их учителя танцев, ставшие воистину 
учителями жизни для известного круга берлинской 
молодежи, составляющей черный интернационал 
современной Европы; представителями этого 
интернационала, с "негроидами" в крови, со 
склонностями к дадаизму и с ритмом Фокстрота в душе 
переполнен Берлин; тут и немцы, и венцы, и чехо-
словаки, и шведы, и выходцы Польши, Китая, Царской 
России, Японии, Англии - бледные молодые люди и 
спутницы их: "бледные, худощавые барышни с 
подведенными глазами, с короткими волосами 
перекисеводородного цвета, дадаизированные, 
кокаинизированные, поклонницы модного в свое время 
мотива бостона, изображающего "грезы опия". Те и 
другие переполняют кафэ в часы пятичасового чая и 
маленькие "д и л э". напоминающие Индию и Цейлон 
пестрой растительностью шелков и огней; вот лилово-
вишневое "д и л э", струящее в полусумерки свет 
кровавых огней: вот "д и л э" - лазурно-лимонное; 
всюду томно рыдает "томбола", посредине - маленькое 
пространство; у стен - столики; за столиками - 
парочки кокаинно-дадаизированных,

58